• Главная
• Опера
• Концертный зал
• Изобразит. искусство
• Кино
• Контакты
• Архив
• Карта сайта

Наш собеседник: Марис Янсонс

Марис Янсонс, дирижер с мировым именем, рижанин по рождению и петербуржец по образованию и образу мыслей, с годами становится «гражданином мира»: просвещенный, учтивый и доброжелательный европеец, чье дирижерское искусство признано и востребовано практически во всех музыкальных столицах мира: в Вене, Берлине, Лондоне, Нью-Йорке. Сын известного дирижера Арвида Янсонса, он превзошел отца славою: возглавлял симфонические оркестры Питтсбурга и Осло, а ныне занимает пост главного дирижера Оркестра Баварского радио, сменив на этом посту знаменитого Лорина Мазеля. А также четвертый год возглавляет знаменитый амстердамский оркестр Concertgebouw. В связи с гастролями Оркестра Баварского радио в Москве и Санкт-Петербурге, обещающими стать одним из главных событий сезона, предлагам вам интервью с известным дирижером.
Долгие годы Янсонс проработал в Петербургской Филармонии. Сначала - как ассистент Мравинского, затем - как второй дирижер Первого филармонического оркестра (ЗКР). Впрочем, не менее близка ему и Вена, где он любим и популярен. Венская публика, пожалуй, самая консервативная и взыскательная в мире; снискать ее уважение - дело непростое. Однако Янсонсу, с его балтийским неброским шармом, безукоризненной дирижерской выучкой и отменным музыкантским вкусом это удалось. Он - постоянный участник фестивалей в Вене и Зальцбурге, регулярно выступает с оркестром Венской Филармонии и ездит с ним в турне, привозит в Вену свои оркестры.
Закономерным итогом его деятельности стало признание его заслуг музыкальной общественностью Вены: в 2000 году он был удостоен звания Почетного члена Musikverein - старейшего музыкального общества, владеющего самым авторитетным в городе концертным залом. Поэтому Вена и - шире - Австрия музыкальная стали темами беседы, весьма кстати коснувшейся и положения дел на недавно завершившемся Зальцбургском фестивале, крупнейшем в Европе форуме академической музыки. Об этом и многом другом и шел неспешный разговор.

- Марис Арвидович, вы были удостоены звания почетного члена венского общества Музикферайн - весьма авторитетного, и не только в Австрии, музыкального заведения, в концертном зале которого выступают блистательные артисты. Почему выбор пал на вас?

- Стать почетным членом этого общества - действительно, большая честь. Из России этого звания удостаивались в ХХ веке лишь Евгений Мравинский и Давид Ойстрах. Каждый год определяется лишь один кандидат - всего же в списке несколько десятков имен, среди которых Моцарт и Шуберт (им было присвоено звание посмертно), Вагнер и Брамс. В прошлом году в общество был принят композитор Кшиштоф Пендерецкий.
- Членство в Обществе не приносит денег или особых привилегий. Это - знак признания твоих заслуг перед музыкальным миром Вены, некое отличие, показывающее, что в своем деле ты достиг некоторого успеха и твое положение в артистической иерархии прочно и стабильно. Я помню, как волновался Мравинский, когда, в 1978 году его торжественно принимали в Общество. Церемония довольно торжественная, а потом имя нового коллеги выводят золотыми буквами на мраморной доске, что висит в холле.
- Меня же, думаю, выбрали потому, что в последние годы я много дирижировал именно в зале Музикферайна. В Вене успешно прошли гастроли со всеми моими оркестрами - с филармоническим оркестром Осло, с оркестром Питтсбурга. Выступал я и с оркестром Венской Филармонии - это стало уже традицией.
- Я стал первым дирижером, кто имел в этом зале собственный абонемент. В течение прошлого сезона я дал 5 концертов с оркестром Осло и 3 -с оркестром Питтсбурга. Редко когда в этом зале один оркестр выступает подряд три дня. Эти серии выступлений сделали меня в некотором роде «звездой» для венской публики. Иногда я просто не мог уйти со сцены: приходилось играть много бисов, принимали очень тепло. А ведь этот зал слышал лучших музыкантов. Думаю, именно эти концерты стали решающим доводом при принятии решения.
- Впрочем, бывает по-разному. Мравинский выступал в Вене не так уж много - но авторитет его был столь высок, а репутация столь безукоризненна, что его безоговорочно приняли в Общество. Каждый раз выбор происходит с учетом индивидуальности артиста, по совокупности качеств. Главное - чтобы музыкант отвечал духу Вены.

- Для вас быть венцем наверное столь же органично, как быть петербуржцем. Вы ведь учились в Вене?

- Да, я учился в Венской Академии музыки в 1969-70 годах у професcоров Сваровского и Остеррайхера. Кроме того, я был ассистентом Герберта фон Караяна в Зальцбурге. Наблюдая за ним, я многому научился - хотя это была несколько иная учеба, нежели в консерватории. Там не было класса, где мы регулярно занимались с педагогом, не было рояля и концертмейстера. В Зальцбурге я обучался иначе: мне довелось участвовать в работе, фактически, трех фестивалей: Пасхального, июньского и самого грандиозного, летнего фестиваля. А познакомились мы с Караяном очень просто. В 1968 году он приехал в Петербург, проводить семинар для молодых дирижеров. Нас было 12 человек, мы показывали, что умеем, дирижируя Вторым филармоническим оркестром в Большом зале. Хорошо помню, я играл ему коду из Второй симфонии Брамса.
- На том семинаре Караян отличил и выдвинул 2-х дирижеров: Китаенко и меня. Китаенко он пригласил принять участие в дирижерском конкурсе, который сам же основал - и тогда, и сейчас конкурс Караяна считается самым престижным дирижерским состязанием. А меня маэстро пригласил учиться - но не в консерватории, а на практике: он предложил мне быть его ассистентом в Берлинском симфоническом оркестре.
- Дело было в 1968 году, и меня за границу не выпустили. Министерство культуры отказало; но так как Караян назвал там мое имя, чиновники решили, что я действительно чего-то стою, и, в качестве компенсации за отказ, включили меня в список по учебному обмену между Петербургом и Веной. Тогда существовала такая практика: из Вены балерины приезжали учиться в Вагановское училище, а из Ленинграда дирижеры ехали учиться в Венскую Академию. До меня в Вене у тех же Сваровского и Остеррайхера учились Дмитриев и Китаенко. Я был третьим студентом из России. Мне дали приличную стипендию и я получил относительную свободу. И не преминул ею воспользоваться: позвонил секретарю Караяна и сообщил, что нахожусь в Вене. От Караяна немедленно последовало приглашение приехать в Зальцбург. Я не колебался: поехал и проводил с маэстро все время, с 9 утра - до 11 вечера. Даже его мимолетные фразы, брошенные во время репетиций и краткие, урывками, беседы со мною в перерывах - ведь он был безумно занятой человек - для начинающего дирижера были колоссальной школой.
- У Караяна была репутация трудного, жесткого неуживчивого человека - но со мной он общался просто замечательно. Конечно, он был требователен к оркестру и к людям, его окружавшим - но это можно понять, у него не было ни секунды свободного времени, сутки были расписаны буквально по минутам. И вести пространные беседы, он, понятно, не мог. Может, поэтому и создавалось впечатление, что он человек сухой, неконтактный и не сердечный.
- Но, по моему мнению, Караян, когда хотел, мог быть очень милым. И он очень хорошо относился к талантливой молодежи, верил в нее и потрясающе ее поддерживал. Все нынешнее поколение 50-60-летних дирижеров – Сейджо Озава и другие - всех их открыл именно он. И он же приглашал их выступать в Зальцбурге, под его крылом они начинали карьеру.
А мне, когда срок моей стажировки закончился, он написал письмо - советовал приехать на свой дирижерский конкурс. Я приехал, получил вторую премию и, по правилам конкурса, должен был целый год быть его ассистентом в Берлине. Но меня опять не пустили.
Позже я узнал, что он написал по этому поводу безумно злое письмо Фурцевой, тогдашнему министру культуры. И с этого времени наши отношения - не по моей вине - пошли на убыль. Я изредка виделся с ним, но былого контакта не возникало.
После победы на караяновском конкурсе моя карьера стала стремительно раскручиваться. Потому что стать лауреатом этого конкурса - это все равно что получить знак качества «хороший дирижер». На лауреатов караяновских конкурсов был особый спрос. Посыпались предложения, приглашения, я начал выезжать на гастроли.

- Странно, на гастроли вас выпускали, а в ассистентуру к Караяну - нет?

- Гастроли в те годы были обыкновенным делом, многие гастролировали. А вот выпустить на целый год молодого человека, чтобы он жил на Западе без присмотра - такое было редкостью. Первым, насколько я знаю, выпустили надолго Геннадия Рождественского - он уехал, и, по контракту, стал главным дирижером оркестра ВВС. Потом у него появился другой контракт, уже в Швеции - но он гораздо старше меня и уже был известным, знаменитым дирижером. А я тогда был молод и неизвестен. Вместо меня место ассистента при Караяне досталось Эмилу Чакырову, болгарскому дирижеру, который на том же конкурсе занял третье место. Из Болгарии его, почему-то, выпустили. Он воспользовался случаем и стал невозвращенцем. К своему несчастью, впрочем - он умер молодым, от спида. Может, остался бы в Болгарии и был бы жив.
Иногда я думаю: может, это и к лучшему, что мне не довелось теснее сблизиться с Караяном. Окружение у него было уж слишком специфическое - ну, вы понимаете... А с другой стороны, таковы были реалии тогдашнего дирижерского, да и вообще, артистического социума. Соперником Караяна, оспаривающим его первенство на дирижерском Олимпе, был Бернстайн. Караян и Бернстайн - это были две центральные фигуры музыкальной Вены. Город в те времена разделился на «караяновцев» и «бернстайнианцев» - настоящая война была. Впрочем, для музыкальной Вены такие «войны» характерны - вспомним, хотя бы, баталии, развернувшиеся вокруг фигур Вагнера и Брамса. А время потом всех примирило.
Я, когда был в Вене, ходил на репетиции и к Бернстайну - он был очень радушен, гораздо сердечней Караяна. Караян никогда не расцеловал бы тебя при встрече. А для Бернстайна это было естественно, он был открыт людям.

- Вы, как завсегдатай венских концертных подиумов, наверняка хорошо знаете структуру венской концертной жизни. Поясните, пожалуйста, какие там залы, какие оркестры?

- Главное концертное учреждение - это Венская Филармония. При ней существует Венский филармонический оркестр, который состоит из самых заслуженных опытных музыкантов Венской Оперы. Для того, чтобы попасть в филармонический оркестр, нужно, как минимум, 5 лет отыграть в оперном оркестре. Оркестр венской Филармонии - самоуправляемый и сам решает, кого из дирижеров приглашать, где и что играть, куда ездить. Часто он выступает в зале Музикферайна, арендует его. Венский Филармонический - это высшая марка качества - и на этой репутации «лучшего в мире оркестра» можно делать большие деньги. Они выпускают записи, ездят в турне, выступают на фестивалях и обслуживают практически весь Зальцбургский фестиваль, причем играют как в концертах, так и в оперных спектаклях.
Когда главой Зальцбургского фестиваля стал Жерар Мортье, он попытался было поднять вопрос об участии других оркестров. Поднялся страшный скандал, музыканты Венской Филармонии пригрозили уйти совсем. И так как всем было ясно что с уходом оркестра престиж фестиваля существенно снизится, а значит упадет спрос на продукцию фестиваля - вопрос был немедленно закрыт.
Конечно, оркестр зарабатывает в Зальцбурге колоссальные деньги - как никак, фестиваль длится 2 месяца. Но они и работают много. И выдают великолепное качество. Не случайно на всех афишах фестиваля, даже оперных, значится отдельной строкой: «играет оркестр Венской Филармонии» - заметьте, не оркестр Венской Оперы, а именно Филармонии.
Зальцбург приглашает ставить оперные спектакли лучших дирижеров и режиссеров. Программа - самая классическая: известные сочинения, популярные оперы. Мортье ратовал за то, чтобы фестиваль становился более открытым современной музыке и современной постановочной мысли, становился более демократичным. Он хотел расширить рамки элитарной аудитории, составленной из аристократов и богатых буржуа, стремился к тому, чтобы на фестивале бывало больше студенчества, интеллигенции, молодежи. Не все из того, что он задумывал, удалось осуществить. Но кое-что он все-таки успел: оживил программу, начал приглашать авангардных режиссеров. Но зато в финансовом отношении Мортье несколько сдал позиции - потому что публика в Зальцбурге чрезвычайно консервативна. Она хочет слушать оперы Моцарта и Штрауса (а Мортье Штрауса почему-то терпеть не может), она хочет приходить на спектакли в смокингах и бабочках, мехах и бриллиантах, как повелось со времен Караяна. И не видеть рядом лопоухих мальчиков в джинсах, с рюкзачками за спиной.

Публика на фестивале собирается самая изысканная; что называется, very special, одетая как на старинных балах. В антракте принято прогуливаться, демонстрировать наряды, ужинать в ресторане.
Но, несмотря на то, что поначалу Зальцбург может показаться «ярмаркой тщеславия», нужно помнить о том, что там собираются люди, любящие музыку, и понимающие ее, всем, семейным укладом, образованием и воспитанием подготовленные к восприятию лучших ее образцов. В Зальцбурге собираются не просто богачи - но общество, веками воспитывавшееся на этой европейской музыкальной традиции. Эту особенность зальцбургской публики замечаешь по тому, как она реагирует на исполнение, как аплодирует.
В 90-е годы, когда под нажимом Мортье в программу фестиваля стали проникать современные сочинения, посещаемость стала падать. Богачи не хотели платить бешеные деньги за модерн в модерновой упаковке. Поэтому на летнем фестивале иногда можно раздобыть билеты в день спектакля - и они стоят относительно дешево. Тут-то получают свой шанс и люди небогатые.
А вот весенний Пасхальный фестиваль, который длится всего 10 дней, так и остался музыкальным музеем. И мне приятно это осознавать - должно же быть в мире что-то незыблемое, неизменяемое. Недавно я как раз выступал там, на Пасхальном фестивале. Но знавал его еще в караяновские времена. Караян не искал государственной поддержки - он создал фестиваль на свои личные средства и деньги спонсоров. А если случался дефицит, он покрывал его из своих денег. Конечно, Зальцбург - самый дорогой фестиваль. Но и самый лучший. Если там решают поставить, допустим, «Травиату» - они приглашают самых лучших певцов, дирижера, постановщика, заново делают все декорации. Быть приглашенным в Зальцбург - означает высший успех и признание, это пик карьеры музыканта. Но, если откровенно - сейчас Зальцбург не таков, каким он был при Караяне. Не хочу казаться брюзгой, но 20-30 лет назад художественный уровень его был куда выше.

- Значит ли это, что вы считаете установку на демократизм проигрышной, приводящей к потере качества? При Караяне, который был в известной мере диктатором, музыканты играли в полную силу, а сейчас расслабились? Но есть же и объективные причины снижения уровня - кроме утраченного фактора влияния мощной артистической личности. Например, борьба зальцбургской и венской группировок в оргкомитете фестиваля, борьба против Мортье - она ведь ослабила фестиваль?

- Да потеря Караяна для Зальцбурга оказалась невосполнимой. Личность музыканта имеет большое значение. Караян указывал путь, он знал, куда нужно вести фестиваль. И Бернстайн - тоже. В сущности, во второй половине ХХ века мы потеряли двух величайших дирижеров.

Copiright © 2008 Журнал любителей искусства|Главная|Контакты|Карта сайта|