• Главная
• Опера
• Концертный зал
• Фестивали
• Изобразит. искусство
• CD/DVD
• Журнал
• Контакты

Интервью с руководителем театральной группы La Fura dels Baus – Карлушем Падриссой

Сцена из спектакля "Троянцы"

"Мы ездили по Каталонии, на повозке, запряженной мулом."

"За два года мы разбили 500 машин; самой тяжелой оказалась русская машина, она была сделана из толстого металла, и ее нелегко было сплющить."

"Иногда пускали шапочку по кругу, иногда –проводили лотерею. Но чаще нам приносили еду: фрукты, сыр, хлеб."

В Россию, на постановку «Троянцев» в Мариинском театре приезжает творческая бригада La Fura dels Baus - отвязанная, парадоксально мыслящая компания друзей-единомышленников, сложившаяся еще в 1979 году. За 30 лет успеха и безостановочной работы ими поставлено 2500 спектаклей и крупногабаритных уличных шоу с лейблом La Fura dels Baus, которые увидело более 3 миллионов человек на 4х континентах. В багаже группы La Fura – постановки опер на зальцбургском фестивале, Рур-Триеннале и Maggio Musicale во Флоренции: высокотехнологичные площадные макро-шоу по случаю Миллениума и Олимпийских игр, работы в кино и драме, создание цифрового театра. Макроспектакли, кино, опера, театр, видео, инсталляции – «Фура» работает во всех жанрах одинаково успешно, культивируя особенный язык и эстетику, круто замешанную на световых эффектах, видеографике и передовых компьютерных технологиях. Режиссер-постановщик «Фуры», Карлуш Падрисса, по отзывам влиятельных английских газет – таких, как «Таймс» и «Гардиан» - в настоящее время является ключевой фигурой европейского экспериментального театра. Мы встретились с ним в Барселоне: за окном шумел веселый и жизнерадостный город. Был вечер пятницы, и барселонцы собирались гулять всю ночь напропалую.

Как возникла группа La Fura dels Baus? Какова ее история, структура, принцип организации? Дайте определение языка «Фуры», доминантных черт ее стиля.

Мы начинали, как уличный театр, в 1979 году. В течение первых пяти лет учились трем важным вещам. Первое: работать телом, понимая, что на улице на актера смотрят со всех сторон. Второе: встраивать спектакль в любое пространство и удивлять публику, по-разному используя возможности пространства. Мы не делали выходов и входов справа и слева, но осматривали площадь, находили люки и прикидывали: вот отсюда может вылезти актер. Мы научились играть пространством, интегрировать в него спектакль. Третье, и самое важное: взаимозаменяемость и мультиспециализация. Все члены труппы могли делать все: играть на разных инструментах, произносить тексты. Сначала мы просто играли на духовых инструментах. Потом заметили, если мы при этом еще и говорим, у нас появляется больше публики. Мы начали использовать пластику тела, играть цветом. Если мы проходили по улицам, то делали это так, чтобы люди шли за нами и участвовали в представлении. Но, в любом случае направляющей нитью была музыка: она «сшивала» разрозненные части спектакля. В первый год нас было пятеро и у нас не было ничего, кроме мула и повозки. На следующий год мы уже купили фургончик, и туда помещалось девять человек. Сколько поместилось – столько и взяли. Мы ездили по Каталонии, на повозке, запряженной мулом. Я прекрасно помню наше первое путешествие: 68 дней походов из поселка в поселок. Перед тем мы несколько месяцев репетировали. Мы заходили в такие глухие места Каталонии, где не ступала нога чужака. Да, мы были хороши: в этих отдаленных местах люди не видели ничего подобного. У них не было кино, или телевизора. Помню, какую радость мы получали от выступлений – никогда я не испытывал ничего подобного. Собиралось человек 50 или 100: мы давали спектакли бесплатно. Иногда, после представления пускали шапочку по кругу, иногда –проводили лотерею. Но чаще нам приносили еду: фрукты, сыр, хлеб. Я играл на саксофоне, мой товарищ – на трубе, другой – на тромбоне, одна девочка – на кларнете. И еще у нас был ударник. Мы нигде не учились, и играли тогда совсем плохо, сами себя обучали. Просто дожили до 18 лет, и, вместо того, чтобы поступать в университет, пошли на улицу. А в 25 лет к нам пришел успех. И эти важные вещи, которым мы научились на улице, мы принесли в театральные залы. В 1984 году мы поехали на фестиваль. Без приглашения. Выступили; нас заметил один продюсер, и мы ему понравились. Потом мы поехали на другой фестиваль. В мае следующего года сделали спектакль в Барселоне. Его повезли в Аргентину, в Копенгаген - и пошло. Примерно в то время нам начали платить за работу: можно сказать, мы вошли в моду, стали культовыми. Например, одна из самых популярных наших сцен была такой: мы разбивали машину, под бодрый индустриальный марш. Стучали молотками по капоту. Но нужна была предварительная подготовка. Сначала мы покупали за малые деньги старую машину: подновляли ее, как могли, чтобы выглядела прилично. Потом изнутри, заранее, подпиливали все переборки, проходились электропилой. И на представлении, за 5 минут от этой машины не оставалось ничего, она становилась плоской, как блин. Когда мы переворачивали эту лепешку, публика, буквально, взрывалась от восторга. За два года мы разбили 500 машин; самой тяжелой оказалась русская машина, она была сделана из толстого металла, и ее нелегко было сплющить.

Но идея не нова: еще в 1969 году Маурицио Кагель распилил на сцене рояль…

Но это же совсем другое! Обычному человеку безразлично, что там делают с пианино. Другое дело, когда ломают машину, идол современного мира. Каждый человек мечтает купить машину, откладывает деньги. Если не хватает денег – экономит на всем. Потому что машина – это предмет культа, символ благосостояния.

Кто сейчас входит в состав творческого объединения?

Из тех 9 человек, что ездили в фургоне, осталось шестеро. Есть спектакли, которые мы делаем вшестером, или вдвоем, со сценографом, Роланом Ольбетером, или втроем, с видеографиком Франком Алеу. У каждого из нас сформировалась своя бригада, иногда мы их перемешиваем. Все зависит от того, чем мы занимаемся. В этом месяце не очень много работы – и занято всего 15 человек. Но костяк группы – неизменен. Например, сейчас мы работаем над спектаклем «Возвышение и падение города Махагони» для мадридского театра Real. Алеу делает видео, Ольбетер –сценографию, я – режиссер. Но все мы вместе ответственны и за свет, и за костюмы. У нас много другой работы: театр, кино, опера. Причем, мы делаем две разновидности театра – уличный, с минимумом текста, и театральные спектакли на сцене. К своему 30-летию мы придумали спектакль «Истоки». Сняли фильм «Фауст» он получил кучу премий. Мы делали макро-шоу и для крупных брэндов – таких, как Пепси, Мерседес Бенц и Фольксваген. А по случаю Миллениума мы придумали огромного светового человека, он шагал и размахивал руками, прямо на площади Каталуньи. И был весь увешан мониторами, в которых отражались разные модели человека будущего. Модели мы сконструировали на основе опросов барселонцев. Кто-то говорил, что через 60-70 лет это будет человек потребления, другие говорили, что человек будущего будет очень спортивным, атлетическим. И мы спроецировали мнения каталонцев на экраны. В светового гиганта было встроено целых 14 компьютеров, и они контролировали его движения. Нас приглашали и в Петербург, мы придумали для них макроспектакль по случаю открытия порта.

Вы там познакомились с Гергиевым?

Нет, нас познакомил Хосе Марио Прат, глава концертного агентства IberCamera, в 2007 году, когда Гергиев выступал с концертом в театре Лисеу. Мы давно хотели сделать «Троянцев» и знали, что такая мысль есть и у Гергиева.

Вы ставите «Махагони» в самом начале будущего сезона, в конце сентября, когда там заступит на пост Интенданта Жерар Мортье…

Да, для него наш спектакль будет, в некотором роде, презентационным, так сказать, декларацией о намерениях. Но мы работали с Мортье и раньше: в 1999 он пригласил нас в Зальцбург, на постановку «Осуждения Фауста». Потом, когда он возглавил фестиваль «Рур-Триеннале», мы поставили там «Волшебную флейту». Когда стал интендантом Парижской оперы, мы перенесли «Флейту» на сцену Бастий. Потом мы поставили в Бастий оперу Бартока «Замок Герцога Синяя борода», в один вечер с «Записками из мертвого дома» Яначека. Причем эти оперы шли подряд, без антракта. Так что «Махагони» - это четвертая наша постановка с Мортье. Но ближайшая наша премьера, не считая «Троянцев» - это «Тангейзер» в La Scala весной. Дирижировать будет Зубин Мета. И мы спросили его: что его волнует больше всего в жизни? Он ответил: «Цвета Раджастана» - он ведь родом из Индии. И тогда мы решили, что действие оперы будет происходить в Индии. Когда бедная Елизавета не находит своего возлюбленного среди пилигримов, вернувшихся из Рима, она грустит. Поет арию – и плачет, плачет. Из глаз ее падает столько слез, что вся сцена заполняется слезами, целое озеро слез – как в опере «Герцог Синяя борода», там за шестой дверью – море слез. Тангейзер появляется и смотрит на эти слезы. Приходят четыре девушки, несущие на голове большие тюки с одеждой. Они идут к озеру, стирать белье в ее слезах – это одежда маленьких детей. Детей, которых у Елизаветы никогда не было.

Как вы вырабатываете постановочные решения, концепцию, видение будущего спектакля?

Обычно мы устраиваем «мозговой штурм»: садимся за стол и начинаем обсуждать. Так мы придумали и свое название: La Fura dels Baus. Мы долго спорили, как назвать наше объединение. Один хотел назвать группу La Fura – сурок. Маленькие, юркие существа, очень умные, их носят на плече. Другой настаивал на топонимическом названии. «Бауш» - местечко, куда мы не раз ездили выступать. Помню, в детстве мы спускались к реке, там была свалка, где мы находили массу интересных вещей. Например, электролампочки, которые можно было с треском разбить. И так без конца: один вопил – «Фура», другой – «Бауш». Они чуть не подрались. Был и третий, он все время молчал. И, наконец, я сказал: La Fura dels Baus – «Сурок из Бауша». Так, примерно, мы работаем и над спектаклем.

В ноябре в театре Валенсии прошла серия спектаклей по «Троянцам» Берлиоза. В декабре «Троянцев» покажут в Петербурге. Какова концепция спектакля?

Если вы откроете Гугл и наберете в нем слово «Троянцы», то первое, что выпадает – вирус «Троян». Гораздо дальше, где-то на сотом месте появляются упоминания о мифе, древней Греции, поэме «Энеида», еще дальше – об опере Берлиоза. Я часто так делаю: перед новой работой набираю ключевые слова в поисковике. Спектр значений, который выдает Интернет, иногда дает совершенно неожиданные выходы на тему. Для меня опера «Троянцы» важна еще темой войны. Мы все наблюдаем эскалацию военных действий в мире: бесконечные конфликты в Афганистане, Ираке, Палестине, Израиле. Я считаю, что идея войны – сродни вирусу, заражающему сознание целых народов. Один конфликт тянет за собой другой – и вот уже все общество заражено войной.

В последнее время войны трактуются общественным сознанием, как сшибка двух цивилизационных моделей, западной и восточной…

Я вижу в «Троянцах» иной поворот темы: враждебное начало проникает в чужое общество и начинает разрушать его изнутри. Символ этого чужеродного начала в спектакле – троянский конь. Мы сделали его зеркальным: огромная зеркальная конструкция водружена на яйцеобразное основание – это своеобразное яйцо-мозг, аналог компьютера. Вирус Троян разрушает память компьютера: а Троянский конь разрушает память народа, и уничтожает все вокруг. Зеркальная структура блестит, как шар на дискотеке, вокруг разлетаются световые зайчики. Когда такая структура движется, весь театр усеян бликами. Конечно, троянцы заворожены этим зрелищем: все хотят потрогать этого коня, прикоснуться к нему. Поэтому соблазн оказался так велик. И троянцы влекут его в гору, привозят в свой город – и там он лопается, заражая всех вокруг. Сейчас свирепствует вирус гриппа: Европа уже потратила миллионы на вакцинацию. Идеи тоже могут быть вирусами – например, идея нацизма. И реклама может действовать, как вирус. В 2002 году мы поставили оперу Эрнста Юнгера «Мраморная скала»: сочинение было написано в 1938 году, и там автор показывает, как нормальное общество, зараженное идеей нацизма, вдруг становится нетерпимым, как идея избранности одной нации ведет к хаосу и деструкции. Мне было интересно показать на материале «Троянцев» процесс столкновения двух цивилизаций. Эта сшибка порождает третью, новую цивилизацию. Так было в Испании: через нее прокатывались волны древних культур, сквозь нее шли греки, римляне, арабы. Похожая ситуация – в «Троянцах». Их осталось мало – и те, кто выжили после войны, почти ничего не помнят. Аргонавты, под предводительством Энея пускаются в путь, чтобы обрести новую родину. Они находят пристанище в Карфагене, городе с развитой культурой. Но это устройство мира и общества – слишком совершенно для троянцев. В Карфагене построен странный мир, нечто вроде страны Утопии. Сенсуалистски ориентированный социализм – как на Коста-Рике, или на Кубе.

Между первой и второй частями «Троянцев» будет стилевой слом?

Да, стиль и визуальные приемы поменяются. Вначале мы показываем общество, приближенное к нашему: хаотичное, агрессивное, вариант западного общества, не в самом лучшем его виде. Во второй части – рисуем утопическую страну, где правит царица Дидона. Здесь ведут научные исследования, заботятся об экологии, проповедуют пацифизм. Нечто вроде ГДР до падения Берлинской стены: все очень упорядочено. Согласитесь, в социализме были и положительные стороны: например, огромное количество врачей и учителей на квадратный метр. Государство инвестировало в науку, в искусство. В королевстве Дидоны ученые заняты тем, что ищут божественную частицу: они строят огромный ускоритель, такой адронный коллайдер. Вокруг Дидоны работают строители, землепашцы: это жестко структурированное общество. Но когда в Карфаген приплывают аргонавты, они заносят в это прекрасно устроенное гармоничное общество свой вирус. И общественный баланс нарушается. Эней и его товарищи – туристы в Карфагене. Остановка нужна им, чтобы придти в себя и продолжить путь. Эней хочет найти новый дом, родину – вот его цель. Да, его любовь к Дидоне глубока, но преходяща: это нечто вроде курортного романа, бурного, но краткого: без будущего, без продолжения, только здесь и сейчас. В его ушах звенит призыв: «Италия! Италия!» И он должен идти дальше, найти место, чтобы строить новую цивилизацию. Но на Земле уже все занято: в Италии живет Берлускони, страна переполнена. В Испании тоже все застроено, вплоть до пляжей. И тогда взоры Энея устремляются к звездам: аргонавты летят на Марс, осваивать новую планету. Кто сценограф постановки? Наш всегдашний сценограф, Ролан Ольбетер Он немец, но 35 лет живет в Испании. Мы работаем с ним с 2002 года. По первому образованию он кораблестроитель, но, кроме того, он был вторым скрипачом в одном из крупных оркестров Германии. Ролан очень хорош, когда занимается машинерией, он умеет придумать всякие интересные штучки. Например, когда в Барселоне проходили Олимпийские игры в 1992 году, он сконструировал специальный корабль, который плыл по заливу, подплывал к городу, и раскрывался, как цветок.

Как приняли спектакль в Валенсии?

Неплохо. Большинству спектакль понравился. А кое-кому - не понравился. На первый спектакль из Лиона прибыл целый автобус, французы приехали защищать права Берлиоза. Они не захотели принять Италию, как Марс, кричали «Бу-у-у!». Но публику эти крики только раззадорили, и аплодисменты стали еще громче. Впрочем, такое случилось только в первый день. Кстати, когда мы поставили «Кольцо нибелунга» во Флоренции, нам каждый вечер бешено аплодировали. На спектакли приезжало много немцев – как всегда, на вагнеровские премьеры. И они очень положительно воспринимали нашу постановку.

Copiright © 2008 Журнал любителей искусства|Главная|Контакты|Карта сайта|