РУССКИЕ НОТЫ НЕМЕЦКОГО ФЕСТИВАЛЯ
Михаил Татарников
Фото: Соня Вернер
Крупнейшие немецкие фестивали, кажется, считают своим долгом нет-нет, да и посвятить свои программы русской музыке. Складывается впечатление, что неистребимое стремление играть Чайковского и Рахманинова, Шостаковича и Стравинского — часть исторического долга, который совестливые немцы жаждут отдать России. Опять же, русская музыка, открытая и эмоциональная, вызывает живейший отклик в душах сентиментальных немцев. Если же вспомнить, что отечественные композиторы многому учились именно у немецких педагогов и были чрезвычайно восприимчивы к немецкой традиции, становится ясно: наши национальные школы связаны тысячами невидимых но прочных нитей родства, учительства, заимствований и перекрестных цитат.
Волна «русских» фестивалей прокатилась по Германии за последние пять лет. Сначала мощный русский дискурс обнаружился на фестивале Бетховена в Бонне, где каждый год наследие великого классика погружается в контекст музыки какой-либо из европейских национальных школ. В тот год фестиваль открывал Плетнев, с циклом концертов Бетховена, а Владимир Тарнопольский, специально для фестивальной программы “Bonn chance!” писал оперу «По ту сторону тени».
Два года назад русское motto c зычным слоганом Russische Schtimme («Русское звучание» или «Русский звук») проявилось на грандиозном, длящимся два месяца, Шлезвиг-Гольштейнском фестивале.( Сольные концерты Григория Соколова, питерских ансамблистов, оркестры Большого и Мариинского театров… А на афише — со свистом улетающие вдаль цветастые матрешки). Прошлой осенью на элитном оркестровом форуме в Берлине — Musikfest-Berlin — разными оркестрами было сыграно 13 из 15 симфоний Шостаковича. Нынче же пришел черед Дрездена оборотиться к русскому искусству. Крупнейший в Германии музыкальный фестиваль ( во всяком случае, так позиционирует его новый интендант, виолончелист Ян Фоглер), Dresdner Musikfestspiele был основан еще в ГДР, в 1978 году, при коммунистическом режиме, и связи феста с советскими музыкантами и композиторами крепли еще в те годы, когда не считали денег, при организации политически значимых и идеологически выдержанных культурных событий. Массовый выезд в Дрезден, на фестиваль, был нормой и неким бонусом для наших музыкантов. Тогда, в 80-х годах на фестивале, впрочем, выступали и лучшие музыканты из ФРГ, и всего мира. Приезжал Караян, со своим оркестром Берлинской Филармонии, Аббадо с оркестром Ла Скала, Зубин Мета с оркестром Нью-Йоркской филармонии, пел знаменитый баритон Дитрих Фишер-Дискау. До сих пор в городе ходят легенды о приезде Караяна: он предложил коммунистическому правительству города восстановить разрушенное бомбардировками здание Земпер-опер, предлагал свои собственные деньги. Но отцы города гордо отказались: «Сначала мы должны построить дома для рабочих!». В тот же год публика, буквально, снесла двери, стремясь на концерт Караяна: случай, для дисциплинированных немцев беспрецедентный. Говорят, тогда на его выступление записалось около полумиллиона жаждущих.
Сейчас имидж феста кардинально изменился: к феномену русской музыки фестиваль подошел уже с другой стороны: не через идеологию, а скорее, через установление связей с разными национальными традициями. В прошлом году в программах доминировала музыка Америки, и motto было — Neue Welt (Новый Свет» или, если хотите, «Новый мир»). В этом году в Дрездене была развернута впечатляющая панорама российской музыки в исполнении российских и немецких музыкантов. Три российских оркестра — РНО с Михаилом Татарниковым, оркестр Мариинского театра с Валерием Гергиевым, оркестр Большого театра с Василием Синайским; из солистов — Вадим Репин, Миша Майский. Наряду с Хаген-квартетом, выступал и квартет Бородина. Пианисты высочайшего класса – от молодого Мартина Штадтфельда, играющего Баха так, что многие сравнивают его с Гульдом – до маститых Эммануэля Акса, Мюррея Перайи и Андраша Шиффа. В программу также была включена опера Генделя «Юлий Цезарь в Египте», весьма остроумно интерпретированная режиссером Йенсом-Даниэлем Херцогом, и притом изумительно сыгранная оркестром под управлением великолепного профессионала Алессандро Де Марки в Земперопер. Параллельно с «Цезарем» во Фрауэнкирхе, главной церкви города, проходил концерт выдающегося «старинщика» Франца Брюггена, с выдающимся в своем роде «Оркестром восемнадцатого века». Несмотря на преклонный возраст, глаза Брюггена горели живым огнем, а необычная для него программа — Скрипичный концерт и Четвертая симфония Шумана — раскрыли его слышание романтичнской музыки с самой неожиданной стороны.
Разумеется, на фестивале были представлены и немецкие оркестры, и даже американские. Ян Фоглер, связанный с США по жизни и по концертной деятельности, пригласил в Дрезден американского «тяжеловеса» — Питтсбургский симфонический оркестр, тот самый, который возглавлял в 90-х годах Марис Янсонс. Сейчас шефом оркестра стал Манфред Хонек – родом из Вены, несколько лет успешно работавший с оркестром Шведского радио. Именно с Питтсбургским оркестром в качестве солиста выступил интендант, Ян Фоглер; он сыграл виолончельный концерт Шумана.
Открывал же фестиваль Российский Нацональный оркестр, в Земперопер. Программа была избрана самая каноническая: Скрипичный концерт Чайковского и Вторая симфония Рахманинова. Что особенно удивительно, за пультом стоял на открытии вовсе не Михаил Плетнев( он приехал только ко второму концерту), а молодой Михаил Татарников, из Мариинского театра. Впрочем, это не было случайностью. В выборе дирижера сказалась принципиальная позиция интенданта: представлять на открытии новые имена. Например, в прошлом году открыть фестиваль доверили вовсе неизвестной в Европе американской группе The Knights: с ансамблем выступила «мегазвезда» оперной сцены Давн Апшоу. В этом году честь представлять new generation русских музыкантов выпала Татарникову. В общем и целом, он провел концерт неплохо, хотя и не слишком зажигательно. Странно было другое: слышать, как явственно фальшивила скрипка в руках Репина. И где – в до боли знакомом Скрипичном концерте Чайковского! Да и подавался опус в более чем умеренных темпах, что, вообще говоря, Репину вовсе не свойственно. Обычно он «зажигает» так, что небу становится жарко, и скрипка раскаляется и дымится в его руках . Во всяком случае, подобное случается каждый раз, когда он играет концерт Чайковского с Гергиевым. Однако в Дрездене игра Репина была далека от обычного для него перфекционизма; и оркестр звучал вяло, без настроения, то и дело «киксовала» медь, струнники едва перебирали пальцами. И не разберешь, кто виноват, солист, или оркестр, в том, что хрестоматийную вещь едва не завалили.
Проснулись музыканты РНО лишь к последним частям симфонии Рахманинова. Тут, наконец, прорезалась эмоция. Звук стал глубже, пластичней – фразировка, рахманиновские «накаты» и «разливы» мелодии забередили душу.
Следующий симфонический концерт проходил в сараеобразном Культур-Паласе. С оркестром Саксонской Капеллы должен был выступать Геннадий Рождественский, но он неожиданно отказался от концерта. На замену был срочно вызван Михаил Агрест: так совпало, что и он относится к поколению next и тоже, как и Татарников, вырос в недрах Мариинского театра. Агрест, конечно, опытней Татарникова, да и саксонским оркестром ему уже приходилось работать. Оркестр оказался замечательный: чувствительный, сензитивный, с изящным мягким звучанием. Чувствовалось в манере игры «саксонцев» отчетливые влияния со стороны сопредельных славянских стран, Чехии и Словакии. Дрезден, исторически находящийся на пересечении культурных путей, австро-немецкой и славянской традиций, возможно, отчасти потому и был столь привлекателен для музыкантов во все времена, начиная с Баха: на его улицах звучали мотивы из Вены, Праги, Италии. Да и сейчас оркестр Капеллы возглавляет итальянец, Фабио Луизи.
Программа опять была самая демократическая: Вторая сюита Чайковского ( это был выбор Рождественского) и Пятая симфония Шостаковича ( ее предложил Агрест, потому что оркестр ее уже играл, а времени для репетиций оставалось мало). Вторая сюита, далеко не так известная как первая, написана в характерном «народном» стиле: очень русские, протяжные, медленные темы, красочная звукопись, совершенно в духе «Похвалы пустыне» Римского-Корсакова, включение в оркестр четырех аккордеонов выводили опус из разряда типических для Чайковского сочинений. Неожиданно обнаружилось кровное родство его с «кучкистами», с их почвенностью, и ясно выраженной жанровостью.
Пятая симфония Шостаковича была проведена Агрестом очень сбалансировано, аккуратно, но, пожалуй, слишком расчетливо и спокойно. Особенно это касалось первой части: фрагменты ее, дотошно и правильно состыкованные, так и не срослись в целое, не вплавились друг в друга, вырастая в единую волну драматургии, но лишь следовали друг за другом. Однако выстраивать форму на едином дыхании, внутренне логичную и завершенную — это высший пилотаж для дирижера, чувство протяженной формы приходит с длительным опытом. Этим умением Агрест пока, похоже, не овладел — это было особенно заметно в медленной медитативной части, форма которой окончательно «просела». Не чувствовалось в этой музыке некоего внутреннего движения – и потому темпы казались чересчур медленными, а соло флейты – слишком длинным. Но моторные, быстрые части, особенно финал, прошли в интерпретации Агреста гораздо более убедительно.
В маленьком, пока еще не отреставрированном Дворце, что рсположился в городском парке Дрездена, прошел камерный концерт, очень примечательный. В третий день феста на импровизированную сцену, воздвигнутую среди сырых, шершавых стен, поднялись участники Хаген-квартета, все — члены одной семьи. Ансамбль этот известен меломанам как по-настоящему элитный: идеально сыгранный, техничный, выработавший за годы практики невероятно благородное звучание дифференцированное и вместе с тем — слитное. Третий квартет Шостаковича фа мажор они сыграли, впрочем, чересчур изящно и элегантно. В Шостаковиче нет ни грана элегантности, он весь – надрыв, излом, его музыка полна непреходящей тревоги, бесконечной, неуемной, нервной пульсации. Где уж благополучным европейцам понять это снедающее душу беспокойство, неуверенность, страх, уныние, доходящее до пароксизмов отчаянья. Шостакович в исполнении Хаген-квартета выглядел причесанным мальчиком: струнного «мяса», раскатистой, жирной вибрации не было заметно, даже в кульминациях. Стаккато — слишком легкое слишком «прыгучее» и воздушное: у Шостаковича даже стаккато звучит как grave, тяжело, как чрезмерное усилие, как вечное натужное преодоление земного притяжения.Зато «Пять пьес» Веберна были сыграны отлично: гибко, реактивно. Венские вальсовые интонации, повисающие на полувздохе, полунамеке, отзвуки уличной музыки, тембральные блики как-то очень органично коррелировали с изъеденными временем плитами стен, с красными отблесками заката, окрасившем багрянцем оконные проемы. На фоне догорающего за купами дерев солнца, прошел и «русский» квартет Бетховена – «Разумовский» квартет №2, тот самый, в котором использована, в качестве полновесной цитаты песня «Как на небе солнцу красному слава!».
Бетховена музыканты Хаген-квартета чувствуют и понимают куда лучше Шостаковича, и немудрено: родная для них музыка. Именно на материале Бетховена они продемонстрировали лучшие качества своего ансамбля: фантастическую отчетливость артикуляции (особенно славно прошла сложнейшая фуга, все было слышно до мельчайшей запятой), культуру звуковедения и фразировки, невероятный, заводящий публику драйв.
Фестиваль в этом году получился внушительный и представительный. А приезд «мариинцев» вообще подавался, как главное событие фестиваля. После концерта Валерию Гергиеву вручили ежегодную премию знаменитой дрезденской часовой фабрики — Glashuette Original MusicfestivalAward, сумма приза составила 25 000 евро. Он тут же заявил, что перечислит ее в фонд конкурса Чайковского, для поддержки молодых артистов.
