Концертгебау в гостях у Зальцбургского фестиваля

Фото © Wolfgang Lienbacher
Музыка для струнных, ударных и челесты Бартока (1936 г.) была написана композитором в сложный период творчества, когда он неуютно чувствовал себя на родине, и отказался выступать в Германии, Италии и Испании из-за возрастающего фашистского влияния. Заказ на это произведение исходил от швейцарского дирижера Пауля Захера, который и стал его первым исполнителем со своим Базельским оркестром. С той поры четырехчастная композиция стала одним из самых часто исполняемых произведений венгерского классика. Состав оркестра включает струнные, разделенные на две группы, между которыми находятся ударные, челеста и фортепиано, что создает антифонный эффект. Первая часть – медленная фуга. В ее тихом и экспрессивном движении содержатся зерна остальных частей композиции. Депрессивный настрой, рождающийся тут, переходит в третью часть, часто называемую ночной музыкой за ее импрессионистические сумрачные тона. Исполнение Бартока – тонкая работа и для оркестра, и для дирижера, помнится Мравинский играл это сочинение с Заслуженным коллективом в и записал его на фирме «Мелодия». Запись, проникнутая трагическим эпосом катаклизмов времени, наверняка известна Янсонсу. Но его достоинство исполнять музыку в соответствии с веяниями времени, он прочел партитуру Бартока по-другому в свойственной ему интеллигентной манере, как тонкую и хрупкую оболочку бытия. Кристально прозрачная фактура оркестра сочеталась со сдержанной экспрессией медленных частей и яркими всплесками кульминаций.

Фото © Wolfgang Lienbacher
Второе отделение открылось «Песнями и плясками смерти» Мусоргского в оркестровке Шостаковича. Ферруччио Фурланетто является одним из самых интересных интерпретаторов Песен и плясок смерти Мусоргского: они давно стали одним из ключевых произведений его репертуара: в фортепианной версии входят в его «русскую программу» и недавно вышли на СD, в оркестровой же - он их тоже неоднократно исполнял и даже уже успел записать с Валерием Гергиевым (этот диск, правда, пока не вышел). Но первое исполнение «Песен» с Марисом Янсонсом внесло в интерпретацию новые краски. Уже в «Трепаке» проявилась неожиданная ирония в словах смерти: «Спи, мой дружок, мужичок счастливый» - особенно интересно наложившаяся на темный тембр голоса певца, в «Серенаде» зазвучал мефистофельский сарказм. По словам самого певца, эти новые грани родились во время фортепианной репетиции с Марисом Янсонсом и были предложены дирижером. В амстердамском концерте в исполнении «Песен» на первый план вышел масштабный оперный драматизм исполнения, ярким и дьявольским завершающим торжеством «Серенады» звучало: «Ты – моя!». «Полководец» мощно раздавался в акустически прекрасном зале Концертгебау. В зальцбургском же концерте на первый план неожиданно вышла камерная интеллектуальная начинка произведения с сумрачным колоритом, добавленным оркестровкой Шостаковича. Фурланетто как будто чуть приглушил эмоции, Янсонс как будто чуть замедлил темпы, певец с дирижером вошли вдруг в какой-то удивительный унисон, и глубины Мусоргского сквозь призму Шостаковича не ужасали разом, но тихо пробирали до костей. Это было одно из самых удивительных и глубоких исполнений «Песен и плясок смерти» на моей памяти. Надо признать, что сотрудничество Фурланетто с Янсонсом получилось необыкновенно удачным и интересным, хотелось бы, чтобы оно было продолжено.
И наконец, завершала концерт сюита из балета «Жар-Птица» Стравинского. Произведение это с очень русскими корнями и разливными мелодиями таит в себе тонкость оркестровой материи и глубинное эстетство. Это-то эстетическое любование оркестровой тканью вышло в интерпретации Янсонса на первый план, партитура засверкала бриллиантом чистой воды, в глубине которого вдруг просвечивал Серебряный век, сезоны Дягилева – культура и тонкость восприятия давно ушедшие и волшебным образом воскресшие под палочкой дирижера. Естественно, что зал взорвался криками браво, аплодисментами. И оркестр и дирижер щедро одарили восторженных зрителей бисами: прозвучали «Песня Сольвейг» Грига и Славянский танец №7 Дворжака.