English   Русский

«ПАРСИФАЛЬ»  ГЕРГИЕВА

Рихард Вагнер. Парсифаль.
Сценическое священное торжество
в 3-х действиях.
Амфортас — Евгений Никитин,
Титурель — Алексей Тановицкий,
Гурнеманц — Рене Папе,
Парсифаль — Гари леман,
Клингзор — Николай Путилин,
Кундри — Виолета Урмана.
Оркестр и хор Мариинского театра.
Музыкальный руководитель
и дирижер - Валерий Гергиев.
Записано 5-13 июня 2009
в Концертном зале Мариинского театра,
Санкт-Петербург, Россия.

Эпиграф объяснит выбор заглавия. А заодно и защитит автора настоящих заметок от упреков в комплиментарном тоне. Казалось бы чего проще – дать  новому «Парсифалю», записанному в альбоме с лейблом на обложке MARIINSKY, имя труппы, имя театра, чья постановка легла в основу диска. Но он не вполне мариинский этот «Парсифаль» из-за интернационального состава солистов. По той же причине не назовешь его и русским; к тому же, со дня премьеры «Китежа» за духовным завещанием Римского-Корсаковакак-то закрепилось – пусть не во всем оправданно: всякое сравнение хромает – именно это название: славянский, русский «Парсифаль».

Впрочем, в дни майской премьеры 1997 года подборка зарубежных откликов в газете «Мариинский театр» (№ 5-6, 1997) все-таки была озаглавлена «Русский “Парсифаль” в зеркале западной прессы». Конечно, свою роль сыграло важное обстоятельство: это был первый за 80 лет «Парсифаль» на русской сцене. Критик InternationalHeraldTribune говорил о «русском стиле “Парсифаля”», имея в виду и декорации Евгения Лысыка, и режиссуру англичанина Тони Палмера, неожиданно апеллировавшего в вагнеровской опере к православной обрядовости (режиссер объяснял это стремлением приблизить шедевр Вагнера к сегодняшней русской аудитории). Но и здесь рецензент cделал акцент на интерпретации Гергиева: «К счастью, болезненно медленное, нота-за-нотой исследование оперы не для него… И такие известные качества Гергиева, как скрупулезное внимание к оркестровому балансу, тесное взаимодействие сцены и ямы и постоянное преодоление инерции, также были явлены. Он продемонстрировал то, о чем большая часть оперной публики уже забыла: что “Парсифаль” не только торжественная мистерия, но и волнующая опера».

Итальянская Corrieredellasera добавляла: «Валерий Гергиев добился от музыкантов великолепного звучания, плотного и теплого, но в то же время светлого, подчеркивающего полифоническое единство и совершенно свободного по фразировке. Театральный подход к партитуре, глубокая эмоциональная окраска, потрясающая концентрация звука, напряженность оркестровой ткани… умение держать в своих руках все и вся в спектакле – это главные элементы интерпретации, которая несомненно войдет в историю». 

Дирижерское «первенство» отмечалось и российскими критиками. «Гергиев, безусловно, первый артист воссоздаваемого на сцене Мариинки действа… Голоса солистов – певцов и инструменталистов – образуют единое вокально-декламационное звуковое пространство. Завораживают струящиеся струнные, возвышенные хоралы меди; хрустальная чистота и тихая безмятежность детского хора подобна голосу свыше…  Дирижер, как искусный зодчий, выращивает, вслед композитору, всю партитуру из изначального зерна вступления» (М. Нестьева).  «Гергиев делал “Парсифаля” так, что в нем угадывались баховские пассионные черты, но ясно слышались Брукнер и Малер, для которых эта партитура была священной книгой»
(Л. Ковнацкая). «Осваивая все пространство театра, помещая хоры на ярусах зрительного зала, виртуозно манипулируя оркестровыми группами, Гергиев добивался своеобразного стереоэффекта. Музыка лилась из-под купола театра, превращенного в храм, окружала нас со всех сторон, словно подхватывая и унося к высотам духовного прозрения…» (А. Чепуров).

И без малого полтора десятилетия спустя, когда осуществлялась и вышла в свет запись «Парсифаля», критики не уставали напоминать о театральной природе аудио-дисков. «Как мне кажется, эта запись, сделанная с живого исполнения в июне 2009 года в Санкт-Петербурге, удивительно театральна, сюжет в ней диктует темп и движение. Возвышенно-религиозные сцены озарены каким-то особым светом, который редко кому-либо удавалось создать, а Мариинский оркестр играет великолепно от начала до конца… В этой постановке есть и театральность, и величественность, которые трудно превзойти» (ClassicToday.com).  «Гергиевский “Парсифаль” особенно ценен своей яркой театральностью и восхитительной игрой оркестра Мариинского театра, сыгравшего, без преувеличения, на пике своих возможностей» (InternationalRecordReview).

Валерий Гергиев
Photo Alberto Venzago

Когда-то Дебюсси, которого нередко противопоставляют Вагнеру, назвал последнюю оперу байройтского мастера «одним из красивейших звуковых монументов, воздвигнутых во славу Музыки». Высказывание Дебюсси прямо подхватывает французский журнал: «Благодаря оркестру Мариинского театра, пламенеющему под управлением Валерия Гергиева, этот монумент озаряется ярким средиземноморским сиянием. Второй акт, с чувственной вакханалией дев-цветов, искрится светом, излучаемым Везувием. Страстная Кундри Виолеты Урмана, нежный Гурнеманц в исполнении Рене Папе тонко передают все оттенки земной палитры. “Здесь время становится пространством”, – предупреждает Гурнеманц в конце первого акта. Здесь в Концертном зале Мариинского театра, где производилась эта запись, звук становится цветом, музыка – живописью» (Telerama).         

Но здесь же и самое время еще раз напомнить вынесенные нами в эпиграф слова английского рецензента – на этот раз, правда с большей полнотой.
«Многие дирижеры с переменным успехом пытались освободить “Парсифаль” от вязкого тевтонизма, который часто ошибочно считают идеалом композитора. Пьер Булез в своей байройтской записи прибегнул к бурному темпу, принеся в жертву слишком много деталей и общую атмосферу произведения. Армин Йордан в саундтреке к фильму Зиберберга стремится к более поэтическому подходу, но теряет сконцентрированность и величие музыки. Гергиев же и его мощные Мариинские хор и оркестр достигают светящейся теплоты и полупрозрачности и в хоровой, и в оркестровой ткани – кстати, прекрасно переданных с помощью тончайшей записи SACD... Гергиеву удалось зажечь внутренний свет “Парсифаля” более ярко, чем Булезу и Йордану, и хотя он не заменил Кнаппертсбуша, я буду слушать его, по меньшей мере, так же часто» (BBCMusicMagazine).

Мы по достоинству оценим историческую запись Гергиева, сравнивая ее с интерпретациями «Парсифаля», предпринятыми и другими знаменитыми дирижерами современности – Караяном, Кубеликом, Шолти, Ливайном… Оценим и абсолютную полноту (опера воспроизведена без малейших купюр), и техническое совершенство (запись сделана с помощью совершеннейшей аппаратуры и в акустически совершенном пространстве нового Концертного зала Мариинского театра). Но главное, оценим роль спектакля Мариинского театра и настоящей записи в истории русской вагнерианы. Слово Валерию Гергиеву: «На протяжении последних десятилетий Вагнер был представлен на Кировской-Мариинской оперной сцене … одним лишь “Лоэнгрином”…  Об утрате традиции вагнеровского пения на отечественной сцене говорят особенно много – иногда с ностальгической грустью, но чаще в оправдание того, что оперы Вагнера по-прежнему не ставятся. Мы должны, наконец, разорвать этот порочный круг».

 Но и вспоминая сегодня с завистью Мариинские оперные сезоны начала ХХ века с их грандиозными вагнеровскими циклами, замечаем, что в перечне опер Вагнера, когда либо шедших на сцене Мариинского театра, нет  только одной – последней! Так сложилось, что лебединая песня композитора впервые в России обрела жизнь не на большой императорской сцене, а в частных антрепризах (премьера, данная 3 января 1914 года в Народном Доме силами Музыкально-исторического общества имени графа А.Д. Шереметева, и последовавшая спустя два месяца постановка в Театре музыкальной драмы на сцене Большого зала Консерватории).

Нельзя не подивиться, что возрождение вагнеровских традиций в старейшем оперном театре России Гергиев начал с «Парсифаля». Слово вновь берет маэстро: «В “Парсифале” сходятся все основные линии вагнеровских идей. Это его художественное завещание и, в каком-то смысле, ключ к богатству его музыкальных и философских замыслов». К счастью, слова эти не оказались только словами. С высоты беспримерной вершины творчества композитора нам постепенно открылась величественная гряда, обратная перспектива его опер – «Кольцо нибелунга», «Тристан и Изольда», «Лоэнгрин»,  «Летучий Голландец»…  Надеемся, что в недалеком будущем нас ждут премьеры «Тангейзера», «Нюрнбергских майстерзингеров»…

Мы могли бы вослед многочисленным откликам в мировой прессе отозваться похвально об изумительном ансамбле певцов – Виолете Урмана (Кундри), Рене Папе (Гурнеманце), Гари Лемане (Парсифале), Николае Путилине (Клингзоре), Евгении Никитине (Амфортасе), Алексее Тановицком (Титуреле)… Наши восторги и сравнительные оценки мало добавили бы к уже высказанным. Но нам кажется бесконечно более важным подчеркнуть роль инициатора и вдохновителя русского – все же русского! – «Парсифаля». Закончим цитатой: «Для Гергиева – это веха в его творчестве, и каждый затраченный меломаном пенни окупится, будь то средняя или даже высокая цена» (TheObserver).